Герман Арутюнов: Глава VI. «Часослов бытия. Духовные камертоны. Время в ладонях.»

Его настрои – это чтение, молитвы, мысли, мечты о Древнем Египте времен Эхнатона и Нифертити, то есть более чем 3400 лет назад. Это ощущения того времени, как ему это представлялось. В итоге вся его жизнь окрасилась тем временем и стала для него самим тем временем.

Каждый из нас хоть раз в жизни, а задумывается: «Для чего я живу, что предназначено сделать мне в этой жизни?» Но вопрос этот со временем как бы отодвигается на задний план, вглубь нашего «Я». Отчасти потому, что на проявление нашего предназна­чения не нацелены ни наше воспитание ни наше образование. А, может, еще и потому, что не чутки мы к своим детским ощущениям и фантазиям, не придаём им значения. Но бывают исключения…

Художник из Соликамска Михаил Михайлович Потапов (1904-2008) дожил до 103 лет и теперь, оглядываясь на прожитые годы, можно сказать, что ему удалось реализовать то, что было заложено в нём Богом.

Главным делом всей жизни художника стала «Эхнатониана» — серия картин, посвященных Древнему Египту, точнее, коротко­му отрезку его истории, времени правления фараона Эхнатона, жив­шего 3400 лет назад. Часть написанных Потаповым полотен занима­ет целый зал в художественной картинной галерее Соликамска (именно поэтому этот зал назвали египетским). Часть — в Египте, в библиотеке г. Александрии, которой он подарил картины. Кстати, именно благода­ря Эхнатониане оказалась возможной поездка художника в Египет.

На выставке в Екатеринбурге картины Потапова увидел советник по культуре посольства Египта доктор Хосни Ибрагим Юсеф и был поражен. «Кажется, будто это писал человек, — воскликнул он, — который жил в Египте в то время и видел всё собственными глазами — так точно передан дух той далекой жизни!» И художник получил приглашение посе­тить Египет — страну своей мечты.

С тех пор картины художника путешествуют по стране — выставки с Эхнатонианой прошли в Москве, Перми, Екатеринбурге, Березняках, других городах. Отзывы — восторженные. Типичный:

«Увидела портрет из жизни Древнего Египта и стояла зачарованная. Особенно меня поразили глаза: живые, бархатистые, переворачивающие что-то в душе. Мне показалось, что память возвращает меня в какое-то далекое прошлое, в пески пустыни, к стенам пирамид.. .М.Потапов — один из людей Вселенной и здесь, на Земле, у него своя миссия — будить в людях уснувщую память о прошлом.» (М.Денисова.)

Теперь, когда жизнь состоялась, кажется, что это МИССИЯ, СУДЬБА. Но всегда загадка, когда, человек посвящает свою жизнь не очевидному, доступному, тому, что под рукой, что естественно и понятно, а чему-то далекому. Причем, упорно идет к своей цели, как бы ни склады­вались обстоятельства. Как будто человека раз и навсегда наст­роили на одну волну, как приемник, и он ловит одни и те же каналы, одну и ту же программу…

Художник родился в Варшаве в 1904 году в семье генерала медицинской службы. Никто из родственников ни со стороны отца, ни со стороны матери-украинки никогда не занимался ни живописью, ни Древним Египтом. Но Миша был седьмым ребенком в семье, а это по народному поверью предполагает мистические способности. И они были — он постоянно видел вещие сны, а иногда и днем оказывался как бы в другом измерении…

Рос слабым, с детства страдал головными болями, так что часто был предметом насмешек сверстников. Но рано появились способности к живописи — с четырех лет уже рисовал. Причем, чаще всего одно и то же: пальмы, солнце и Нил! Откуда это?

После смерти отца в 1909 году семья переехала на Родину матери, в Черкассы, где состоялось еще одно его прикосновение к Древнему Египту, уже осознанное. В первом классе гимназии он открыл учебник древней истории, и, увидев картинки по Древ­нему Египту, не мог оторвать от них взгляд. По его словам «Произошло что-то не­обычайное. Сфинкс, пирамиды, коллонады, му­мии в саркофагах, богиня Баст с головой кошки… было такое впечатление, что я когда-то всё это видел. Мало того, это бы­ло частью реальных событий, в которых я принимал участие. Но где и когда я мог это видеть? Я испугался — не схожу ли я с ума?»

Сфинкс, пирамиды…как будто он раньше все это видел

У матери была знакомая в Теософическом обществе, она сказала: «Миша, не бойся, ты совершенно нормальный ма­льчик. То, что ты переживаешь, увидев картинки по Египту, означает, что три тысячи лет назад душа твоя жила в Древнем Египте. И очевидно события той твоей жизни были связаны с такими трагическими потрясениями, что глубоко врезались в память твоей души. И достаточно тебе было увидеть эти картинки, как из глуби­ны подсознания всплыло воспоминание о твоей прошлой жизни.»

Это объяснение успокоило мальчика, но и пробудило интерес к истории. Он погрузился в изучение трудов разных египтологов и теперь все свободное время проводил за рисованием сюжетов египетской истории. Настолько самозабвенно, что со стороны это могло выглядеть как болезнь. В гимназии сверстники дразнили его египетской мумией.

А когда в двухтомной «Истории Древнего Египта» Д. X. Бредстеда он наткнулся на страницы, посвященные фараону XVIII династии Эхнатону и его жене Нифертити, жившим 3,4 тысячи лет назад, вдруг сказал себе: «Если ты действительно когда-то жил в Египте, то только при Эхнатоне.» Как ни странно, портретное его сходст­во с Эхнатоном не раз отмечали его знакомые позже, когда уже взрослым он показывал им свои рисунки с гипсовых масок фараона. Кем же он мог быть в этой семье?

Эхнатон и Михаил

У Эхнатона и Нифертити было шесть дочерей. При раскоп­ках дворца Эхнатона в Ахетатоне (городе Солнца) в одной из детских комнат нашли принадлежности для рисования — значит кто-то из дочерей занимался жи­вописью. Такая вот параллель, если вспомнить слова М.Потапо­ва: «Я родился художником, так мне говорила мама, и портрет ее, написанный мною еще ребенком, я не мог бы сделать лучше даже сейчас, когда стал профессиональным художником. Кроме того, я всегда не любил общество мальчиков, меня отталкивали их резкость, грубость. Предпочитал общество девочек, играл с ними в куклы, сам любил одеваться девочкой…»

Дочери Эхнатона

Эхнатон был необычным фараоном — писал стихи, гимны Солнцу (богу Атону), и пел их, как молитвы. Подражая ему, Миша попросил мать сшить ему костюм из прозрачной тка­ни на манер египетских одежд, и, надев его, ранним утром, к восходу Солнца, выбегал в сад над обрывом, под кото­рым протекал Днепр. Когда диск солнца показывался на горизо­нте, мальчик протягивал к нему свои детские ручонки и пел гимн Эхнатона на свою мелодию:
«О Бог, живой Атон, источник жизни,
Великолепен твой восход на небосклоне.
Свой светлый лик, являя на Востоке,
Ты заливаешь Землю красотой,
Возвышенный, сияешь и созданьям
Всем подаешь тепло, любовь и свет…»

Эхнатон в виде Сфинкса поет гимны Атону

Когда его спрашивали: «почему он считает се­бя Эхнатоном?», Потапов обижался: «Никогда мне не приходило это в голову. Не Эхнатоном, но членом его семьи, его родственником, может быть, его рано умершей дочерью Меритатон — вполне возможно. Много совпадений.»

М. Потапов. Эхнатониана «Меритатон»

То есть человеком движет не честолюбие или тщеславие, а стремление понять себя, объяснить причины своих стремлений, свою судьбу. Ведь неспроста же ему часто грезился Древний Египет, причем, только время Эхнатона.

Например, однажды в саду, задумавшись, он вдруг ощутил, что все вокруг изменилось, как бы окуталось туманом, и перед глазами возникли картины как на экране. Он увидел умирающего Аменхотепа III, отца Эхнатона, а возле него, в кресле его жену Тейю. Услышал их разговор. Понял, что просто необходимо всё это записать на бумагу. Так возник замысел книги-трилогии об Эхнатоне – «Солнечный Meссия Древнего Египта». Были и другие подобные эпизоды.

Книга М. Потапова об Эхнатоне

В реинкарнацию, то есть учение о переселении душ, можно не верить, но примеров столько, что их уже можно распределять по историческим периодам. Есть и эпизо­ды, связанные с эпохой Эхнатона. В 1931 году американский психолог Фредерик Вуд наблюдал погружение в транс девушки, называвшей себя женой фараона Аменхотепа, царицей Тейей, и говорив­шей на странном языке. Вуд записал ее речь и попросил египто­лога Говарда Холма расшифровать текст. Оказалось, девушка говорит на языке, близком к текстам XVIII династии фараонов Древнего Египта, к которой принадлежали и Аменхотеп III и Эхнатон.

На самом деле дело не в переселении душ, а в генетической информации, которая передается через кровь. Видя какие-то исторические сны или образы, мы думаем, что жили в другие времена. На самом деле это кто-то из наших предков жил тогда, и вся его жизнь записалась кровью, как магнитофоном. Эта информация о всех наших предках в нас есть, и находится в каких-то архивах подсознания, но однажды вдруг по непонятным причинам всплывает, становится доступной.

Есть и другая теория. Например, об образе — как информационной антенне, позволяющей выйти на любую эпоху. У нас в стране в 70е годы проводились опыты, в том числе и по гипнозу.

Например, гипнолог Райков говорил какой-нибудь студентке: «Вы – великая актриса Вера Комиссаржевская». И студентка не только входила в образ, но и припоминала такие детали, которые могла знать только Комиссаржевская. То есть настройка на какое-то историческое время и тем более — на ка­кой-то образ из этого времени (а это еще более точная настрой­ка) позволяет снимать барьеры времени и превращать прошлое в настоящее. Как говорит Потапов «заглянуть туда, где время не делится на прошедшее, настоящее и будущее, но представляет со­бой вечно длящееся Настоящее, почему и фараон Эхнатон для меня не личность давно минувшего прошлого, a живой человек.»

Как бы там ни было, воспоминание о прежней жизни в сочетаниями с некоторыми совпадениями определили судьбу Михаила Потапова. Причем, вопреки обстоятельствам.

Во-первых, мать, простая женщина, воспитанная в мещанских традициях, не понимала любви сына к живописи и тем более к Древнему Египту. «Лучше быть беспризорным, чем художником!» — кричала она.

Во-вторых, рассыпалась в прах его мечта после гимназии поступить в Университет, чтобы стать египтологом — в первые годы Советской власти в высшие учебные заведения не принимали молодых людей непролетарского происхождения, тем более — потомственных дворян. Пришлось зарабатывать на хлеб самым разным трудом (чертежником в коммунхозе, лаборан­том на санэпидемстанции). Правда, любую свободную минуту он использовал, чтобы рисовать, читать книги по живописи и по Египту. И жизнь как бы откликалась на его упорство.

Известный художник Юрий Шпажинский заметил способности Миши и взялся бесплатно его учить – «ради таланта». В 1929 году товарищ по гимназии Леня Иванов вызвал Михаила в Ленинград, чтобы познакомить с академиком Наумом Марром. Тот, увидев древнеегипетские акварели Потапова, удивился и направил его к академику В.Струве, главе ленинградских египтологов. Струве, посмотрев акварели, воскликнул: «Да вы воскресший из мертвых древнеегипетский художник!» — такое впечатление на него произвела документальная точность деталей. Михаила брали практикантом в египетский отдел Эрмитажа, открывались прекрасные возможности, появилась надежда попасть в Университет. Но подвело здоровье: воспаление легких и вердикт врача: «Климат Ленинграда губителен для вас».

Однако фортуна пока еще была благосклонна — в 1932 году дру­гой товарищ по гимназии позвал Михаила в Москву, обещая помочь поступить в Академию художеств, тем более, что у Миши было рекомендательное письмо Шпажинского. А в Академии ему сказали: «Судя по вашим работам, вы — сложившийся художник, прошедший хорошую школу. Что даст вам Академия? А мы порекомендуем… вас в три хороших музея.»

Для начала он поехал в Дарвиновский музей, где директор А.Котс, посмотрев его работы, уже никуда не отпустил художника, выделив ему кварти­ру при музее. Открывались прекрасные перспективы — два года плодотворной работы, возможность изу­чать историю искусств, историю Древнего Египта, его любимое время Эхнатона… И вдруг все полетело в тартарары. Неожиданный арест, обвинение в контрреволюционной деятельности и при­говор: пять лет лагерей. В 1935 году это было очень просто.

За что? Оказывается, его «взяли на заметку» чекисты еще десять лет назад в Севастополе, когда он увлекся трудами по теософии и религиозными течениями Востока, стал посещать теологический кружок. Опас­ность почувствовал, когда стали арестовывать знакомых теосо­фов, но не придавал этому значения. Ведь он никогда не занимал­ся политикой, в чем же его вина? Но в то время и занятий тео­софией было достаточно для обвинения.

Заключенный М. Потапов

В лагерях на Севере он несколько раз был на волосок от смерти, но каждый раз спасал его талант художника — работал чертежником, декоратором в самодеятельном лагерном театре. Пришлось надрываться и на лесоповале. Пять лет заключения сказались на здоровье, особенно на психике. Освободившись, боялся на улице глаза поднять, с кем-то заговорить, всё казалось, что окружающие догадаются, что он — бывший заключенный. Страшно было выходить из дома — пришлось даже лечиться в невропатическом отделении больницы, где в конце ему выдали «белый билет», освобождающий от воинской службы.

Мать и брата после его ареста из Севастополя выслали, и они попали в Крым, в глухое татарское село, куда после лагерей переехал и Михаил. Здесь и прожил до конца войны, работая в госпитале са­нитаром, а в 1943 году начал осваивать иконопись — благо, что при немцах, оккупировавших Крым, шло повсеместное откры­тие церквей, восстановление иконостасов. Писание икон для деревенских церквей помогало выжить, но и совершенствовало его, как художника — он стал изучать иконопись, церковную стенопись. Нет худа без добра…

В 1944 году брат Александр умер, и вскоре они с матерью перееха­ли к старшему брату Владимиру в Закарпатье, в город Хуст. Михаил продолжал писать иконы, а в 1945 году по предложению мукачевского архиепископа Никона стал дьяконом Православной церкви.

В 1953 году Никон предложил ему расписать главную церковь в Мукачево. Согласившись, художник оговорил для себя право распи­сывать церковь в стиле византийских фресок XII века — своей духовной мощью (а это был высший расцвет византийского искусст­ва) они напоминали ему любимого Эхнатона, его максимализм, силу веры, целеустремленность, чистоту. В таком же стиле он расписывал в середине семидесятых годов главный храм Успенского мужского монастыря в Одессе, куда его пригла­сил одесский митрополит Сергий. Сюжеты для росписи стен и для икон брал из книг по истории византийского искусства, но не просто копируя, а создавая собственные композиции.

А как же Эхнатон, Древний Египет? Конечно, он никогда не забывал главную свою тему и всё свободное время изучал книги об удивительном времени Эхнатона, где ему все было знакомо и близко. Хотя прошло почти 3,5 тысячи лет. Бывают периоды в ис­тории, от которых свет идет на много тысячелетий. Именно та­ким было время правления фараона Эхнатона, отразившееся в египетском искусстве в талантливых творениях художников, скульпто­ров, ювелиров. Портрет Нифертити, жены Эхнатона, до сих пор признается эталоном красоты, вершиной изобразительного искусства.

М. Потапов «Нифертити»

Все, что связано с Эхнатоном, вызывает удивление. Его отец фараон Аменхотеп III мирно царствовал 40 лет, в отличие от всех своих предшественников, постоянно ведущих завоевательные войны. Его мать царица Тейя была простая египетская девушка. Невиданный случай в истории, чтобы простолюдинка была провозглашена фараоном в нарушение всех канонов официальной царицей Египта! Ей еще при жизни построили храм и поклонялись как богине. Мудрая женщина с государственным умом, она помогала мужу управлять страной. Об этом говорят дошедшие до нас в глиняных табличках документы того времени. Когда образы Аменхотепа и Тейи вспыхивали в его сознании, Михаилу только оставалось перенести их на бумагу.

Фараон Эхнатон

Еще более удивительна личность самого Эхнатона. В 17 лет, став единоличным правителем Египта (первые три года он правил страной вместе с матерью), он отменил весь древний пантеон много­численных богов и впервые в истории официально ввел единобо­жие, провозгласив единственным богом Атона — видимый всеми диск Солнца, сияющий на небе. Бог, которого всем (!) теперь можно было видеть каждый день, чувствовать ласковое прикосно­вение его ладоней, это был настоящий переворот в сознании, непривычное соединение божественного и человеческого в одно целое. Вот почему на каменных стеллах времен Эхнатона новое божество стало изображаться в виде диска, испускающего лучи, каждый из которых заканчивался человеческой рукой, протяну­той как дар.

М. Потапов. Эхнатониана «Поклонение богу Атону-Солнцу»

Новое мышление имело не только социальное (Бог-Солнце одинаково доброжелателен ко всем людям независимо от их статуса и состояния), но и политическое значение. В своих стихотворных гимнах Атону Эхнатон прославлял его, как покровителя и отца не только египтян, но и всех народов независимо от языка и цвета кожи. Учитывая, что египтяне считали себя избран­ными, а все другие народы ставили ниже себя, это было ниспровержением всех основ.

К такому Перевороту в сознании многие современники Эхнатона оказались не готовы, в первую очередь — жрецы храмов, посвященных прежним многочисленным богам, знать, интеллигенция. Союзников и единомышленников фараон искал среди небога­тых и незнатных людей, исходя из ума, способностей, нравственных принципов. Старая среда отторгала его, поэтому он решился на открытый разрыв: на восточном берегу Нила, севернее Фив, построил новую столицу, назвав ее «Ахетатон» («небосклон Ато­на»). Ее можно назвать первым экологическим оазисом и в пря­мом и в переносном смысле.

В прямом, потому что в голой пустыне за несколько лет вырос красавец-город с дворцами, храмами, ремесленными и торговыми кварталами, домами-усадьбами, утопающими в садах и ландшафтных рощах. Для этого в пустыню специально привозилась земля, а как удобрение — плодородный ил с Нила, со всех подвластных Египту стран завозились сюда разные породы деревьев и цветов, приглашались садовники и, как мы их теперь называем, ландшафтные архитекторы.

В переносном, потому что облик новой столицы выражал новое мировоззрение — экологическое. Больше не было статуй с головами устрашающих львов и шакалов, зато дворцы и дома теперь украшались фресками и мозаиками с картинами природы: водоемами с зарослями лотосов и папирусов, садами с виноградными лозами и смоквами, сценками с птицами, взлетающими из зарослей тростника. В храмах вместо сумрачных залов были открытые дворы с жертвенниками Богу-Солнцу и площадками для молитв. Это был город, радующийся солнечному свету.

Экологичным, полным любви к жизни стало и искусство. Если раньше фараонов изображали в виде могучих каменных истуканов с бесстрастными лицами, вершащих суд или поражающих врагов, то теперь предметом внимания художников стал человек со всеми своими слабостями и переживаниями. Красота и нежность пришли в искусство, это видно по дошедшим до нас стеллам, мозаикам, скульптурам и предметам, найденным в Ахетатоне. Но, благодаря демократичности нового искусства, позволяющего изображать человека таким, какой он есть, мы видим и трагизм жизни фараона-преобразователя, отраженный на его поздних портретах.

Процарствовав 17 лет, Эхнатон в 34 года умер, (а, может быть, его убили или отравили), после его смерти иерархия прежних богов была восстановлена, новая столица разрушена до основания, а память о фараоне-еретике усердно соскабливалась со стен храмов, дворцов и гробниц.

Но каким бы кратковременным ни было появление на арене истории высокого духа, он оставляет о себе память, даже ес­ли уничтожаются следы его. Вот и девятилетний мальчик Миша Потапов, увидев лицо Эхнатона в книге о Древнем Египте, по­чувствовал необъяснимое волнение, сопричастность с ним.

Значит помимо материальной информации (книги, тексты, документы, картины, предметы), связывающей настоящее с прошлым, есть и невидимые связи, пронизывающие время. Мы пока не знаем, как выходить на эти каналы, иногда они включаются сами в том или ином человеке, приближая к нам прошлое или будущее, заставляя догадываться, что мир не такой трехмерный, как мы его себе представляем, И отмахнуться от этого открывшегося инобытия трудно, тем более, если ты ви­дишь продолжение себя в том, другом времени: необычном, удиви­тельном, эпохальным. Вот почему художник Михаил Потапов всю жизнь создает свою Эхнатониану, ту самую, что хранится сейчас в Соликамском музее, а часть — в Александрийской библиотеке, в Египте. Каким образом художник и его картины оказалась в Соликамске?

После завершения иконописных работ в Одессе он вернулся в Закарпатье в город Хуст. В 1987 году умер брат (мать умерла еще раньше, в 1952 году), и теперь жизнь в одиночку, в маленькой каморке на чердаке, без удобств становилось всё труд­нее. Михаилу Михайловичу было уже 83 года, а воду приходилось таскать из колодца, добывать дрова и уголь, чтобы в холодное время топить печку. Незадолго до этого Потапов получил письмо от художницы А.Богоявленской, которая не так давно приезжала в Хуст и, увидев Эхнатониану, предложила организовать его выставку в Соликамске. С этим городом она была связана еще в годы войны — эвакуировала сюда художественные ценности. Художника приглашали в Соликамск на открытие его первой персональной выставки, А когда она открылась и имела успех, власти города предложили М.Потапову переехать в Соликамск, обещая дать квартиру, а кар­тины приобрести для музея. Он согласился.

М. Потапов. Эхнатониана «Юный Эхнатон»

Здесь, в Соликамске, маленьком уральском городке, худож­ник обрел, наконец, свой дом. Конечно, двухкомнатная квартира в хрущовской пятиэтажке –не коттедж с художественной мастерской. Но когда человеку за 80, и простые удобства, если их раньше не было, кажутся раем. Здесь он почувствовал себя нужным, потому что приходил в выставочный зал музея, где теперь висела его Эхнатониана, читал книгу отзывов, оставался в зале и смотрел на реакцию посетителей на его картины. Беседовал с теми, кто интересовался, и иногда эти беседы превращались в целые лекции о Древнем Египте, о его любимом Эхнатоне. Это была обратная связь, которая для художника необходима, как источник энергии, радости, оптимизма.

И здесь, впервые за всю его жизнь у него появился едино­мышленник и ученик, молодой художник Сергей Лапин. Вначале он приходил учиться живописи у Михаила Михайловича, постепенно стал принимать участие в его жизни, помогать одинокому пожило­му человеку по хозяйству, а потом, когда художник сильно заболел, переселился к нему.

Это содружество молодости и опыта помогало им обоим. Иконописные работы Сергея уже украшают Преображенскую церковь. Когда из-за слабости зрения Михаил Михайлович уже не рисовал, Сергей работал над некоторыми недоконченными его картинами по Древнему Египту. Он сопровождал художника во всех его поездках с выставками, в путешествиях в Египет и Германию, где в Берлинс­ком музее хранятся скульптурные портреты Эхнатона и Нефертити. Занимался организацией новых выставок Эхнатонианы, вел пе­реписку, печатал продолжение повести «Новый Мессия Древнего Египта», которую ему диктовал Михаил Михайлович…

Мне повезло — я побывал в Соликамске и застал еще Михаила Михайловича в живых. Конечно, вначале списался с Сергеем — он, как секретарь, отвечает на все пи­сьма, которых приходит очень много со всех концов страны. Особенно после фильма «Египтянин» Свердловской студии телевидения, кото­рый несколько раз показали по каналу Культура. Михаил Михайлович гостей не чуждался, хотя последние годы ослабло зрение, стал хуже слышать. Конечно, если разговор шел о Древнем Египте, об Эхнатоне и его семье, он с удовольствием принимал любого гостя. Для него все, любящие Эхнатона, близкие люди…

С виду Соликамск — типичный русский маленький городок, протянувшийся вдоль Камы. Много церквей, много деревянных доми­шек, утопающих в зелени, но есть и новые районы с высотками. Казалось бы, при чем тут древний Египет? Но как только пересту­паешь порог квартиры Михаила Михайловича Потапова, сразу попа­даешь в другой мир, отстоящий от нашего более чем на 3 тысячи лет. На стенах египетские ландшафты, пирамиды, портреты Эхнатона, Нифертити, их дочерей — своего рода домашняя семейная портретная галерея, как это раньше было в старинных замках, В ванной — фреска с тростниками, лотосами, птицами — копия фрески из Ахетатона. В шкафах — книги на разных языках о древнем Египте.

Художник работает над портретом Меритатон

Конечно, разговор за чаем с Михаилом Михайловичем у нас зашел о Египте, об Эхнатоне, о чем же еще…Художник, как ра­ньше жил душой в той эпохе, так жил в ней и сейчас, тем более, что писал вторую часть повести об Эхнатоне. В курсе всего, что пишется на эту тему, как в стране, так и в мире. Несмотря на свои сто с лишним лет, не утратил ни живости восприятия, ни остроты ума. Если не согласен, возмущается, поч­ти кричит, стучит кулаком по столу.

«Вы только посмотрите, что пишут, — говорит он мне, доставая с полки книгу финского писателя Микки Валтори «Египтянин Синухе» (так зовут личного врача Эхнатона, сосланного на берег Мертвого моря пишущего свои воспоминания), — Эхнатон у Валтори выведен каким-то идиотиком, дурачком, его мать, царица Тейя — старой злой колдуньей, окруженной неграми-колдунами, а Нифертити – проституткой, зачавшей всех своих дочерей не от Эхнатона а от разных придворных, Черт знает что! Кошмар! Мерзость, га­дость! Меня прямо тошнило, когда я читал эту книгу! А ведь ро­ман экранизировали, да еще писатель получил какую-то международную премию…

Писатель может фантазировать, это его право, воображение — глаза души, но, вглядываясь в прошлое, надо видеть прошлое, а не себя в нем. Нужно опираться на документы.

Многие, напри­мер, из пишущих об Эхнатоне придают большую роль Нифертити — якобы она была его вдохновительницей во всех делах, чуть ли не руководила им… Чепуха! Ни под чьим влиянием он не находился, разве только, когда первые три года разделял власть со своей матерью царицей Тейей. Говоря так, я опираюсь на 14 найденных в Ахетатоне стелл с изображениями Эхнатона и его семьи, с над­писями-клятвами. И там на одной из стелл выбиты такие слова: «Никто не внушал мне мысль создать город именно здесь — ни же­на, ни мать, ни один из царедворцев. Если б даже кто-то мне сказал, что есть лучшее место для столицы, я не послушал бы никого. Это место указал мне сам небесный Отец мой — Атон!» То есть это человек волевой, твердый, самостоятельный, целеус­тремленный, гениальная личность. Ни под чьим влиянием он не находился, все его решения исходили от него самого!

Или вот некоторые утверждают, что Эхнатон первый уверовал в единого Бога. Дело не в этом, в единого Бога уверовал еще Авраам, живший до Эхнатона. Но Бог Авраама — национальный, еврейский, а Бог Эхнатона — для всех, для него все равны. Вот это впервые! В своих гимнах Эхнатон обращается к Атону со словами: «Ты сот­ворил все народы и все страны и ты связал их своей любовью!» То есть — это РЕЛИГИЯ ЛЮБВИ, а не страха, как было раньше. Поэ­тому мне приятно было читать роман Томаса Манна «Иосиф и его братья», где немецкий писатель назвал Эхнатона «христианин до Христа».

Подумайте только, египтяне — создатели одной из высочайших древних культур, по сути стояли на позициях фашизма, считая, что только они люди, а все остальные — дикари, варва­ры, которых надо порабощать. И вдруг их фараон говорит им: «Ошибаетесь, и негр, и сириец, и нубиец — такие же люди как и вы!» Конечно, многих это возмущало, оскорбляло их национальную гордость, И когда Эхнатон начал закрывать храмы, его объявили сумасшедшим и убили, У всех, кто опережает свое время, трагическая судьба…»

Я слушал художника, маленького, хрупкого, но сильного духом человека, и думал о том, что и у него, вот, тоже трагическая су­дьба. Признание-то пришло только в 85 лет, когда через фильм свердловской студии «Египтянин» о нём узнала вся страна. А ско­лько ему пришлось пережить…Как будто трагизм судьбы Эхнатона распространяется на судьбы всех, кто имеет к нему какое-либо отношение. Наверное, распространяется, потому что во все времена высокие идеалы, максимализм встречали сопротивление среды. А именно эти черты свойственны Эхнатону, жившему более трех тысяч лет назад, и художнику Михаилу Потапову, нашему современнику.

С другой стороны вот это требование точности деталей, соб­людение исторической правды, документальность, о чем говорит Потапов…может быть, именно точность наших мыслей и держит время?! Как, скажем, удержать территорию на протяжении столетий? Границами и сводами правил. А как удержать на протяжении столе­тий ВРЕМЯ? Точными деталями. Чем они точнее, тем точнее настройка на другую эпоху, тем чище информация, приходящая оттуда. Все времена и все эпохи, как радиоволны, пронизывают пространство. А человек, настраивая себя, как приемник, включает ту или иную эпоху, проявляет ее из небытия. Как бы держит ВРЕМЯ В ЛАДОНЯХ. Вот почему Эхнатониана Потапова потрясает зрителей и переносит в другое время, на 3,5 тысячи лет назад. Именно о таком воздействии его картин говорят записи в книге отзывов школьников и взрослых в выставочном зале Соликамского музея.

М. Потапов. Эхнатониана. Эхнатон и Нифертити с дочерьми

Но ВРЕМЯ В ЛАДОНЯХ — это и удерживание в границах собственной судьбы. Ведь талант позволял, мог Михаил Михайлович стать и церковным художником-иконописцем. Нет, остался верен главной своей теме — Эхнатониане». Может быть, это и есть информационная программа или МОНАДА, о которой столетиями спорят философы? Программа, на которую и настраивается душа…

Чувствуем ли мы это? Большинство — да. Но не придаем значе­нья, зачастую отмахиваемся — слишком большой контраст между реальной жизнью и нахлынувшим непонятным ощущением. Очень редко бывает, когда человек, вначале удивившись, все-таки прислушивается к себе, всматривается в диковинные образы и постепенно начинает доверять новой информации. А, доверяя, пытается осмысливать. Осмысливание усиливает настройку, обостряя внимание к деталям.

Вот почему художник Михаил Потапов кропотливо всю жизнь изучал всё, что связано с Древним Египтом, вот почему так тщательно относится к каждому знаку, каждому штриху в египетских надписях, к деталям орнамента. Он и рисовал всегда именно так — предельно точно, почему и академик Струве, и академик Марр и другие отмечали, что так мог нарисовать только египетский художник, современник Эхнатона. К сожалению, ученые, знающие детали, обычно — не художники, а в свою очередь художники, способные передать все детали, обычно — не ученые.

Михаил Михайлович, угадав свою программу, стал ученым-художником, знающим нужное ему время и снаружи и изнутри. Судя по первой части его повести «Солнечный Мессия Древнего Египта», он стал таким же и ученым-писателем. Когда воображение опирается на видимые из прошлого образы, а ум — на документы и исторические свидетельства, дошедшие до наших дней. Очевидно, то же самое можно сказать о многих писателях и художниках, но вряд ли кто-нибудь из них СОЗНАТЕЛЬНО относясь к своим видениям, вряд ли считал их реальностью, думая, что это просто игра фантазии.

Может быть, так происходило до сих пор потому, что просто не вступило еще человечество в духовную фазу своего развития? Ведь еще 3 тысячи лет назад египтяне называли художни­ков словом «Сейенах», что значит «воскреситель». То есть они считали, что воссозданный художником образ притягивает к себе ту жизненную силу, которая ушла вместе с умершим человеком. И, видимо, эта сила, действительно притягивалась. Поэтому художники в Древнем Египте соблюдали предельную точность деталей — знали, что малейшее отклонение собьет настройку и дух не вернется в искаженную форму. Но со временем, когда искусство утратило ритуальный характер, художники перестали быть воскресителя­ми, ими остаются, пожалуй, только иконописцы, упрямо и почтительно сохраняющие все положенные по канону детали при написании икон. Вот откуда склонность Потапова к иконописи, вот почему именно иконописью он занимался, когда не было возможности погружаться в эпоху Эхнатона.

Как-то американского писателя-фантаста Рея Бредбери, всю жизнь пытавшегося разгадать тайну времени, спросили: «Можно ли перенестись в далёкое прош­лое и, если да, то как?» Он ответил: «Наверное, можно, но для этого нужно, чтобы вас окружали предметы из того времени, куда вы хотите попасть, обстановка того времени; а малейшая неточ­ная деталь будет препятствием, которое сведет на нет все ваши усилия.» Трудно проверить это утверждение, потому что практически невозможно идеально точно воссоздать среду прошлого, разве что вернуть в гробницу Тутанхамона все предметы, находящиеся в Каирском му­зее и медитировать среди них. Кстати, такой опыт никто еще не проводил. Но то, что такие как Михаил Потапов люди, тонко чувствующие свою программу-монаду, интуитивно стремятся воссозда­вать детали главного для себя исторического времени, говорит о том, что Рэй Бредбери не так уж далек от истины.

М. Потапов. Эхнатониана. «Эхнатон и Нифертити оплакивают умершую дочь»

Всё не случайно. Кажется, при чём тут Древний Египет и Соликамск — маленький уральский городок горняков (одно из крупнейших в мире месторождений калиево-магниевых солей) и химиков (крупные предприятия по переработке этих солей), когда-то быв­шая соляная столица России? Оказывается, есть исторические взаимосвязи.

«Здесь у нас, в Верхнем Прикамье, — рассказал мне директор краеведческого музея Соликамска Геннадий Александрович Бординских, — в разное время находили египетские предметы, нап­ример, жуков-скарабеев, бронзовые изображения бога Амона-Ра. Самая северная находка — Усть-Кут, как раз вдоль камского торгового пути. Мы-то привыкли считать, что основной торговый путь шел по Волхову и Днепру (из варяг в греки, но по Каме проходил еще более древний путь, от Казани до Печоры…»..

Есть что-то общее и в звучании. Во времена Эхнатона Еги­пет называли страна Кеми. Название Соликамска пошло от реки Камы. Но, может быть, в древности и Кама называлась иначе?

И последний штрих. По дороге к Михаилу Михайловичу, воз­ле его дома, я зашёл в магазин «Продукты», купить что-нибудь к чаю. И первое, что бросилось мне в глаза, — печенье с профилем Нифертити. И называлось оно так же – « Нифертити». Ни до Соликамска ни после, да и в самом Соликамске нигде кроме этого магазинчика я такое печенье больше не видел. Мистика?
Иногда времена и пространства соединяются. Может быть, благодаря людям, держащим ВРЕМЯ В ЛАДОНЯХ?

Герман Арутюнов.